Текст песни Николай Грищенков - Забытый случай

Забытый случай, дальний-дальний,
мерцает в прошлом, как свеча,
в холодном БУРе на Центральном
мы удавили стукача.

Нас было в камере двенадцать,
он был тринадцатым, подлец,
по части всяких провокаций
ещё по воле был он спец.

Источник https://alllyr.ru/song208633
Он нас закладывал с умением,
он был «наседкой» среди нас,
но вот пришёл конец терпению,
пробил его последний час.

Его, притиснутого к нарам,
хвостом начавшего крутить,
любой из нас одним ударом
досрочно мог освободить.

когда допрашивать начнут,
его душили все двенадцать,
тянули с двух сторон за жгут.

Нас кум допрашивал подробно,
морил в кондее сколько мог,
нас били бешено и злобно,
но мы твердили: «Не помог».

И хоть отметки роковые
на шее видел мал и стар,
врач записал: «Гипертония»
в его последний формуляр.

И на погосте под забором,
где не росла трава с тех пор,
он был земельным прокурором
навечно принят под надзор.

Промчались годы, словно выстрел,
и в память тех далёких дней
двенадцатая часть убийства
лежит на совести моей.

Анатолий Жигулин.

0 из 5 Оценок: 0.

Forgotten case, long-distance,
flickering in the past like a candle
in cold FDR on Central
we strangled the snitch.

There were twelve of us in the cell,
he was thirteenth, scoundrel,
in terms of any provocations
even by will he was a special.

Источник https://alllyr.ru/lyrics/song/208633-nikolay-grischenkov-zaytyy-sluchay/
He laid us down with skill,
he was the "hen" among us,
but now the end of patience has come,
struck his last hour.

His, squeezed to the bunks,
with the tail of the one who began to twist,
any of us one punch
could release early.

But so that no one could confess,
when they begin to interrogate,
he was strangled by all twelve,
pulled on both sides of the tourniquet.

We were interrogated by the godfather in detail,
moril in the conde as much as he could,
we were beaten furiously and viciously,
but we kept saying, "Didn't help."

And at least the marks are fatal
I saw small and old on my neck,
the doctor wrote: "Hypertension"
to his last form.

And on the graveyard under the fence,
where grass hasn't grown since,
he was a land prosecutor
forever taken under supervision.

Years rushed by like a shot
and in memory of those distant days
twelfth part of the murder
lies on my conscience.

Anatoly Zhigulin.